ИСТОРИЯ     ПЕРСОНАЖИ     ДОКУМЕНТЫ     КНИГА ЭПИТАФИЙ


Документы

 

Любовь Лизы

 


   Любовь Лизы - как вода: течет мимо камней и трав, отражает лунный свет. Луна в реке неуловима, как сама река, - и обезьяны бегут на круг ее, на сизое отражение.
   Где нет Луны, там нет и бега на мираж Луны. Но есть иные миражи, к которым льнут собаки и люди.

   Когда Лиза проходила по берегу с легким рюкзачком на спине, приходила к костру, ночевала у костра в сердце леса, - тут и подстерегала печаль, неотделимая от ночи или дня.
   Лиза жила странной жизнью, где были свет и сумрак. Пожалуй, кое-кто мог и посмеяться над ней - над тем, как она смотрит на закат или читает книгу, - тогда в глазах ее появлялось нечто стеклянное, прозрачное, призрачное…
   Судьба была изжита до самого донца. Дальше начиналась новая судьба, и Лиза не ждала от нее ни плохого, ни хорошего.
   Лиза не любила будущее, а прошлого у нее не было - так ей казалось.

*


   Когда Лиза была ребенком, по ночам ее преследовали кошмарные сны. Она видела, как нечто огромное приближается к ней - больше тучи, больше неба и земли. Из неба и земли Лик возникал - добрый и страшный, и некуда было укрыться от него, все было им. Деревья и дома и заборы были прозрачны и неподвижны. Одна Лиза кружила в испуге и кричала во сне.
   Ее тормошили и бранили, Лиза вставала, одевалась, не понимая - зачем она здесь, в палате пионерского лагеря. Она вся еще была ТАМ - в своем мире, в своих странных делах, о которых ничего не могла рассказать.
   Мимо спящих детей, мимо темных комнат она шла из дома - и кружила, блуждала по ночному лагерю, обходя фонари и таясь от загулявших вожатых. Она спугивала парочки из старших отрядов и однажды повстречала начальника лагеря, - Лиза поспешила спрятаться в тень, и начальник прошагал совсем близко, чуть пошатываясь и что-то бормоча в усы.

   Когда Лиза стала старше, сны отступили. Теперь наяву могла видеть она страшное и доброе лицо, склоненное к ней с неба.
   В городе Бог уходил выше, и надо было задирать голову, чтобы разглядеть его над макушками домов. В городе Лиза иногда вообще забывала о нем.
   Это в лесу Бог был везде - шелестел листвой, пил из реки, дул чистым ветром. Бог помнил о Лизе и не оставлял ее надолго в одиночестве.
   Бог и был само Одиночество - рассеянное в небе и разлитое в реке.

*

   В дальней деревне и комары поют над ухом. В ближнем селе собаки брешут и громовые петухи перекликают все. На небе солнце в круге, и туманна земля, и над землей взлетают черные птицы.
   Трактора, стальные дети, тянут в поле борозду, пускают сизые дымки. И вся округа сотрясается от их рыка.

   К ночи пропадали трактора. Еще весенний, неодетый лес застывал, очертив ветви на сером небе.
Загадочные деревенские огоньки внизу, за полем, вспыхивали ярче, и ледяной воздух доносил крик или мычание или собачий взбрех.
   Небо на западе погасало, а с востока ночь шла шагами, переступая холмы. Вместе с ночью шла Лиза по знакомой дороге - через поле к лесу.

   Лиза не помнила, когда в первый раз попала сюда, но каждый год они приезжали с сестрой - прежде с родителями, пока был жив отец, потом с друзьями, а теперь Ольга привела Валеру, своего мужа.
   Лиза отправила их еще утром, а сама не спешила, только к вечеру собралась, сложила рюкзак. И ехала в метро и долго-долго ехала в электричке, и шла по темной дороге.
   Судьба берегла ее от ненужных встреч. А нужные встречи случались часто - только Лиза не умела распознать их.

   Она поднялась по склону, свернула в лес, - и так пошла, почти на ощупь, пока не увидела свет, и костер, Ольгу, Валеру в солдатском бушлате. (Валера - он был не лесной человек, но живучий и неприхотливый.) 
   Лиза сбросила рюкзак, попросила чаю. Чай был крепкий, горький, горячий, а сверху плавала неизбежная хвойная иголка. Картошка в глиняной скорлупе поспела скоро и внутри сияла хлебным светом. И они ели ее, обжигаясь и дуя и подбрасывая в ладонях.
   И так долго сидели у костра. Дым взлетал и пропадал вверху леса. Молчали - да и некому было сказать, некому слушать - так, сидели, смотрели, молчали. Было им хорошо.

   С полотенцем на плече Лиза спустилась вниз - по крутой и скользкой тропе. Тут уже совсем стемнело, холод расплылся с тьмой, и только чуть взблескивала река, раздувшаяся от талой воды. Река несла свое сильное мокрое тело, и к ней припадали ручьи. Из ручья Лиза зачерпнула горсть, и даже зубы заломило от талого льда, от ночи, от ручья.
   Вода текла мимо, незнакомая птица прокричала дважды над берегом. С неба вниз смотрели редкие звезды, а Луна держалась за бортом горизонта, но уже - Лиза поняла - уже пред восходом на небо выставила блеск.

   И пошла Лиза по дорожке у реки, качая головой, взмахивая руками от ночного чувства, от боли где-то очень глубоко. Холодный весенний мир шумел грозно, а может - то шумело в голове…
   Так и шла она по дорожке, - и отчего плакала она, откуда явились самые отчаянные слезы? Лиза могла оглядеть себя с разных сторон и не найти изъяна, и пролистать свою чистую душу, и потрогать пустое сердце. Все было совершенно и немо, во всем была жизнь, - но беспричинные слезы текли и текли, и Лиза разрыдалась совсем горько.

   Ее отыскал Валера, молча взял за руку и повел, и уложил возле Ольги, давно спящей покойным сном.

*

   Каждое утро Лиза видела, как он выходит из комнаты и собирается на работу или в институт, - весь процесс этот, состоявший из бритья, умывания, завтрака, расхаживания по кухне и напевания под нос. Валера не любил электробритвы и пользовался старинным опасным лезвием. Лиза полагала, что так проявляется в нем мужская наклонность к оружию.
   Он сидел на кухне перед маленьким зеркалом, в майке, намылив щеки, взмахивал помазком, - и у зеркала ясно дымилась начатая сигарета.
   И было нечто особое, почти магнетическое в неторопливых сборах, ежедневное и неотвратимое, - самое время не смогло бы так хорошо показать себя, свое бритое лицо, свои быстрые ноги. Валера говорил: привет сестренка! - целовал Лизу в лоб и убегал, оставляя табачный серый дым и запах одеколона.

   С некоторых пор жизнь Ольги сделалась загадкой для Лизы. В их доме появился большой и сильный человек, ласкавший сестру, и та принимала эти ласки самозабвенно, и в глазах ее в эти минуты Лиза видела нечто ПУСТОЕ, неизвестное ей. Эти двое были отгорожены от мира и от Бога, глядевшего сверху на все. Они могли заниматься друг другом целую вечность, сквозь тонкую стену Лиза слышала их шепот и смех, звуки любви и долгое-долгое бестелесное молчание.
   Куда они летят - как мотыльки на свет? Где их спалит? И сколько их осталось - совершенных механизмов для любви, мерно жующих хлеб, живущих со скоростью дня? Летят в Полтаву и мчатся за океан - оттого что точит их чувство, подобное прободению желудка, ужасное для тела и невыносимое для души.
   Что душа! - болящий зуб затмит их безумие, слаще которого может быть только смерть, иллюзорнее которого может быть только жизнь.

*

   Валера заканчивал институт, писал диплом, и часто брал Лизу с собой - в студенческий бар в подвале главного корпуса. Там в круглых креслах за круглым столиком они пили кофе, Валера листал книгу и кивал знакомым, а Лиза осторожно глядела по сторонам.
   На лицах студентов Лиза читала общее чувство включенности в общий ток городских ненужных дел - придуманных для замены дел настоящих. Что это были за настоящие дела, Лиза не разумела, но ничего такого здесь не было, это точно. И сновали ноги, и трепетали языки, и красотки-студентки проносили мимо свои маленькие вместилища любви. На заводах гудели станки, в поле работал трактор, самолеты пролетали низко, очень низко, чуть не цепляя дома и шпили… А здесь не то, другое: Лиза в кресле, с чашкой кофе (ее принимали за любовницу Валеры, но ее это мало беспокоило).
   Валера знакомил Лизу с Принцем, Кошкой, Питом, Зайцем, Мышкой, Слоном… - изысканных кличек Лиза поначалу не запоминала, а лица путала. Только Принца запомнила сразу.
   Он был светловолосый молчаливый юноша, более похожий на пажа, чем на принца. Глазки у него чуть светились голубым, и казалось, он только проснулся и смотрит на мир незамутненно, - и так же он посмотрел на Лизу, как бы сквозь нее. Но Лизу нельзя было не заметить. 
   Принц рисовал картины и вообще был художник, но зачем-то учился в этом скучном техническом институте. А если бы он бросил институт и стал свободным художником, все равно приходил бы сюда, сидел в баре, встречал друзей. Никакого особого смысла в этом не было. Наверное, так проявлялась инерция прошлой эпохи, когда все приличные люди были инженерами…
   Много, много разных примет и личин эпохи можно было углядеть за мельканием фигур и теней. Так археолог отроет осколки кофейных чашек, а историк напишет толстую книгу о том, как ОНИ жили. И Лиза жила с НИМИ, хотя полагала, что живет сама по себе.

   Принц ввел Лизу в круг богемно-системный - первый круг столичного ада. Уже на подходе к нему пахло вином и плохими сигаретами. А внутри круга жили другие люди - любили друг друга, а иногда били морду другу.
   Прежде Лиза встречала их на улице - похожих на уличных птиц - и они казались ей забавными и славными в индейских нарядах с бахромой, заплатанных джинсах, рваных кедах, с тесемками вкруг умных голов. Они жили какой-то иной жизнью, отличной от того, чем жили люди. Поначалу Лиза даже не различала лиц и всех мешала в кучу пестрых тряпок, перьев и волос. Их женщины были прекрасны и восхитительно свободны, юноши худы, длинноволосы и предупредительны. Позже-то Лиза заметила, что в этой куче полубогов ссыпаны и некрасивые и упитанные и нагловатые. Здесь водились художники и музыканты, бродяги Христа ради, поэты, актеры, наркоманы, бездельники и любители погреться у чужого огня, безумцы, мудрецы, испытатели и испытательницы жизни, подобные мотылькам, - свои богачи и кумиры, свои изгои и неудачники.

   Принц водил Лизу на скандальные выставки к браткам-художникам. Там Лиза познакомилась с Антошей и Митей, Антоша обладал противным тонким голосом и носил зеленую широкополую шляпу, а Митя был костляв, бородат и с огромной залысиной. Они были пьяные и приставали ко всем, кроме Лизы. Еще были - художник Курков, знаменитый тем, что в поисках пространства прорубил окно из спальной в сортир, великий и безумный Гена Крейзи, дзен-буддист Пряник, Жираф из группы "Жираф", художница Йоко, престарелый фавн-скульптор, лепивший фаллосы из глины, фотограф Леня Зайчик, живший в подвале на Пресне, и еще много, много их было - хороших и плохих, добрых и не очень. Иногда Лизе с Принцем наливали чаю, иногда вина, а иногда ничего не наливали, и они шли в "Джанг" пить кофе с кардамоном и гвоздикой.
   Позже Лиза познакомилась с Крокодилом - он был добрый, безбородый, смирный, с длинным хвостом на затылке. Крокодил рисовал мультфильмы и жил то в студии на стульях, то у друзей. Он и у Лизы ночевал, - и они сидели вместе над листом и рисовали фломастерами разнообразных ублюдков и уродцев, к изображению которых Крокодил был склонен.
   И кто только не ночевал у Лизы на полу, в спальнике. Этот спальник Лиза даже не прятала в шкаф, вечером непременно звонил телефон и являлся новый гость - пил чай и занимал место на полу. Иногда гостей случалось трое и четверо, - да пусть бы их было десять, двадцать, - Лиза не боялась их, ей ни к чему были вечера, и она не стремилась побыть одна, без людей. Потому - одиночество всегда было с ней, в самом шумном кругу, в самой толчее.

*

   И великая сила добра, заключенная во зле человеческом, словно в темнице. Мир людей - он был совсем отдельный от красоты дня. За концом жизни наблюдалась еще жизнь. И страшно становилось, когда за воротник упадала капля с древа: дождь моросил, а Лиза пряталась под листом. Камни падали с неба, а защита от них была - тонкая бумага из риса или конопли. Все так непрочно. Люди плакали об этом на сцене, но каждый уносил свое. Красота была мгновенна, а люди жили медленно и некрасиво. И большая тоска по дому в чужом краю - любовь была оттуда, словно письмо.

   Принц провожал Лизу домой - шел рядом, ровно говорил, смеялся, подавал руку, когда сходили с трамвая. Все было как всегда, дождь моросил уныло, и мокро блестели фонари. И в театре, откуда они шли, все было обычно.
   Лиза могла вспомнить, что было вчера, и могла представить, как скользкий шарик завтра выскользнет заполночь - и поскачет дальше, дальше. Как неуютно жить под дождем, - шагать по лужам, слушать голоса, кивать, молчать.
   У подъезда стали прощаться, - и прощание затянулось, что ли, но свет фонаря не отпускал Принца, и Лиза не спешила, хотя намерзлась в дороге.
   Что было проще - впустить Принца домой, - так она поступала всегда - и поставить чайник, и делать все, что обычно делала она, если в доме гости. Но что-то издали грозилось ей, какое-то чувство - хорошее ли, тревожное? Еще два шага, дверь квартиры, чай, тьма, ночь, - что-то набегало из тьмы горькое. Доброе лицо Принца стояло пред ней, а на другом краю было целое озеро слез, - и Лиза не знала, как поступить, а Принц ждал и молчал осторожно, чуял борьбу, происходившую в ней.
   И Лиза решила, и уже набрала воздуха, чтобы сказать - пойдем, как вдруг Принц быстро поцеловал ей руку и сорвался с места - помчал по переулку и скоро скрылся с глаз. А Лиза осталась стоять у подъезда, растеряно глядя вслед ему, и посмотрела на запястье, которого коснулся Принц, склоняя светлую голову.
Дождь капал неслышно, и непонятно было, как жить дальше. Но ведь ничего не случилось, ничего не случилось нового! - так зыбко было все кругом - прозрачные дома и стены, фонари, отнимавшие свет. Лиза подумала, что сейчас заплачет, но не расплакалась, а только покачала головой. Она посмотрела по сторонам и увидела, как из-за угла вывернул Дед с гитарным кофром на плече.
   И Дед стал шумно радоваться, будто не видел ее целый век, и Лиза повела его пить чай, но - странное дело - она была вовсе не рада, что явился старый верный друг, и больше отмалчивалась, поскольку выставить Деда за дверь в два ночи было бы свинством. И Дед уловил, перестал болтать, взял гитару и заиграл что-то свое, дедовское.
   И так он сидел в углу, гитара в его руках мяукала и говорила, а Лиза лежала на кровати, уткнувшись в подушку, и ей казалось, что она сделала что-то дурное.
   Рано утром она проснулась (заботливый Дед накрыл ее одеялом, а сам дрых, свившись в спальнике, словно большой лохматый пес). За ночь все стало понятно, и Принц не показывался ей, а если они пересекались где-то, он вел себя как прежде и не спрашивал ни о чем.

*

   Некоторое время Лиза работала в чертежном бюро с братками-художниками. Там все любили Лизу, угощали кофе и звали на посиделки. Да что работа! - откуда брались в доме деньги на еду и сигарету, этого она не понимала. Ольга в своей конторе получала гроши, Валера всегда сидел на мели, но курил "Салем".
Источник средств оставался для Лизы загадочным и непонятным.

   В мире случались странные вещи. Отчего Принц убежал тогда, сверкая пятками, - убежал от нее, не дождавшись слова, не спросив? Может, бежать и не стоило? - не стоило исчезать от нее?.. На это она сама не смогла бы ответить , она не знала - что здесь лучше, что хуже. Даже трава была слишком сильным средством, а были еще более действенные препараты, и через них прознавалось то, что нельзя знать человеку. Там были силы, несоизмеримые с тем, что было здесь. Это было несерьезно, смешно - жить здесь и верить во что-то здешнее. Лиза знала - нет ничего на свете, что можно всерьез любить или ненавидеть.
   В метро или на улице к ней часто пытались привязаться разные люди, и самые обстоятельства знакомства не казались ей очень уж неподходящими, - но это были НЕ ТЕ ЛЮДИ. То есть, ничего плохого в них не было, на Лизин взгляд, но не было и хорошего. Иногда она оставляла номер телефона, если искатель был очень настойчив. Номер телефона железнодорожной кассы.
   У нее и без того было много друзей, и бог знает, что приводило их к Лизе. Она ходила с ними в театр, на выставки и в гости к другим друзьям. И многие пытались сблизиться с ней, и это им легко удавалось. Но дальше не было ничего, дальше они натыкались на стену и превращались в близких друзей. Что думала она о людях, окружавших ее? - этого никто не знает, об этом она не говорила никому. Как она думала жить дальше? - это тоже никому не известно.

   Была еще одна история, о которой Лиза не любила вспоминать. Она так успешно не думала об этом, что уже не могла точно сказать - было это на деле или приснилось в каком-то чужом сне. История так же связана с Принцем, хотя случилась задолго до побега последнего от подъезда Лизы.
   Как-то утром Лиза отправилась принимать душ и забыла запереть за собой дверь. Гости-ночлежники (в их числе Принц) еще только начинали шевелиться на полу и вытягивать длинные ноги.
   Утро было светлое и снежное, и в светлой ванной Лиза двигалась быстро, что-то напевала, отвернула краны - и горячий кран, как обычно, пророкотал бодро. За шумом воды Лиза различила некий звук - обернулась, залитая струями воды, и увидела в дверях Принца. Они замерли на мгновение, пока Лиза не спохватилась, а Принц отпрянул назад и пробормотал какие-то извинения уже из-за двери. Лиза молниеносно защелкнула задвижку, впрыгнула обратно, и тут на нее нашли какие-то истерические слезы.
   И она плакала, сидя на краю пустой белоснежной ванны, а из душа сверху поливала вода, - и что за страх померещился ей в широко раскрытых глазах Принца? Сам Адам не смотрел так на Еву, ибо не знал волшебной перемены, которая наступает, когда женщина снимает одежду. И верно, не страх был в глазах Принца, а жалость - поскольку Лиза была красива. И не запретное зрелище увидал он, - но странно ясно прокуренным утром подглядеть то, что покупается ночами и годами любви, а без того - бессмысленно и бесполезно.

*

   Однажды Лиза пришла в гости к Лао, который жил на Пятницкой улице и работал дворником. Это был забавный человек, неизвестно откуда залетевший в столицу. На непонятных инструментах он играл непонятную музыку, читал всякую китайщину (иногда на китайском языке). Очень любил хороший чай, а водку не любил. В церковь не ходил, и называл себя пантеистом.
   Лао не признавал мебели и боролся с ней. В его комнате были только циновки и низкий топчан. На стенах висели флейты, гитары, дутары, всякие ситары… Чистота царила ужасающая, пахло чем-то неопределенно восточным и загадочным. Лиза сидела на топчане, напротив располагался непроницаемый Лао, а между ними курился чайник с травяным чаем.
   Одно из окон было полузанавешено, так как смотрело в упор на соседний дом, а второе окно почему-то выходило в подъезд, и было вовсе закрыто. Так и жила комната - слаба на один глаз, слепа на другой. И в сумраке Лао смотрел на Лизу, а та рассказывала: куда ходила, что увидела, что узнала. И Лао слушал, не перебивая, иногда подливал чай в пиалки, стоявшие перед ними. И после Лао говорил, и слушать его было хорошо, потому что он говорил как бы НЕ О ТОМ, и обращался не к Лизе, а к латунному чайнику или спящему коту Аристарху. Лао никогда не смотрел в глаза собеседнику и не выносил чужого взгляда, - некоторым это могло показаться подозрительным, но Лизе даже нравилось. Лао вообще очень нравился Лизе и казался ей особым человеком из особого мира, где другие правила и законы и нет того, что есть здесь. Она не знала, что в его мире есть все то же, что и здесь, и законы столь же враждебны человеку и безнадежно прочны. 
   " Рыбак же неотступно до изнеможенья бродит" - так сказал Лао, когда Лиза рассказала ему о Принце.
Кот Аристарх пробудился, потянулся, зевнул и перебрался на колени к Лизе.
   " Человек должен платить за радости и удовольствия, - и так говорил Лао. - Платить здесь и сейчас, отвечать за все. Все, что совершается - совершается на самом деле. Нет ничего неважного, хотя все кругом призрачно. Пусто кругом. Никто не узнает, как аукнется эхо вымысла. Даже за эхо надо отвечать и платить. Согласна ли ты отдать за Принца что-нибудь важное, часть жизни, например? "
   Лиза повела плечами. Она как-то не задумывалась об этом. Ей нравился Принц, и она хотела бы видеть его чаще.
  " Я не знаю, - сказала Лиза, - мне с ним хорошо, и ему со мной хорошо. Что еще нужно?"
   " Равновесие должно быть восстановлено. А равновесие всегда в том, что человек несчастен. Чему ты удивляешься? Принц почуял это раньше тебя и убежал раньше, чем ты решилась на что-то. Потом могло быть поздно, случилось бы что-то некрасивое - эти вещи выходят иногда красиво, иногда нет. Было бы еще хуже. "
   " Но почему он убежал? - это так странно. Как раз, когда я хотела впустить его…"
   " Почему же ты не впустила его сразу?"
Лиза скорчила некую гримасу:
   " Не знаю. Ко мне много друзей приходит, и он приходил. Но мне что-то показалось…"
   " Что показалось? Что ты могла увидеть такого, чего не видела раньше? "
   " Я не знаю. "
   " Нет, ты знаешь, в чем дело. Ты сама знаешь, отчего вышло так. "
   " Отчего же? "
   " Оттого, что ты его не любишь. "



   Несколько раз Лиза засиживалась допоздна, и Лао оставлял ее ночевать. И она доверчиво ложилась рядом с ним, и засыпала рядом, уткнувшись в его плечо. И если во сне Лиза приближалась к нему ближе, чем следует, Лао не принимал это на свой счет (и правильно делал). Как он относился к Лизе и какое место отводил ей - о том Лиза не задумывалась, привыкнув к Лао, как к небольшому плюшевому медведю, которого обнимала в детстве. Но однажды она увидела сон, где было голубое и желтое. Во сне она витала в каких-то замечательных мирах и встречала множество людей, любивших ее - и она любила их, соединяясь с ними чистым слиянием без форм: они растворялись в ней, а она исчезала в них, словно капля акварели. И она проснулась от того желтого акварельного чувства и увидела, что Лао сидит рядом и смотрит на нее пристально. И Лизе вдруг захотелось броситься к нему и завладеть им наяву, она обняла его за шею и стала целовать, теряя разум и не понимая, что все значит, - но Лао оттолкнул ее, поднялся и ушел в угол, сказав только: "Извини, я перестарался…" И Лиза успокоилась, пришла в себя, и острое ЖЕЛТОЕ чувство, привлекшее ее к Лао, пропало. Она завернулась в одеяло и скоро уснула, а Лао еще долго сидел в углу, курил, молчал.
   Когда Лиза проснулась утром, Лао уже не было, он ушел кидать снег, и Лиза уехала, не простившись, и было ей невесело. Лао не звонил, не появлялся, и Лиза забыла об этой истории, а когда вспомнила - прошло уже полгода. Она приехала в знакомый дом, и все светилось вокруг, и был май, - но соседи сказали, что Лао теперь здесь не живет, он уволился из дворников и пропал, и больше Лиза его не встречала.

*

   Когда Лиза ехала в метро, мимо ехали провода и отражения людей. Здесь были солдаты, бабушки, гопники в ярких куртках, романтические длинноволосые юноши, красотки, уродцы, старцы, дети, пьяные, трезвые - незнакомки, незнакомцы. И Лиза смотрела в стекло и видела их призрачные лунные фигуры - и муторно ей было - оттого, что так не походили эти люди на тех, кого она должна была узнать и увидеть. И ей казалось, что она одна здесь - в мире воров и домохозяек - да так оно в сущности и было.
   И Лиза проходила по улице, ведущей не к храму, а к магазину - и проходила мимо нищих, спящих под ногами толпы, мимо жадных лиц, мимо ларьков, где продавали все, а покупали только валюту и ваучеры.
Мимо, мимо - в Охотном Ряду охотно бежали авто, и Аполлон на Театральной чинил колесницу, и люди шли, шли, шли - не было спасения от хода людского, направленного назад - к началу начал. Так проявлялась беспощадная и злая судьба, где никому не было спасения от смерти, и жизнь была неизбежна.
   Лиза понимала кое-что, - понимала, как не важны события и поступки, если они совершены сами по себе, без связи с ГЛАВНЫМ. События выступали на поверхность, словно грибы, а ГЛАВНОЕ совершалось невидимо и под землей - и если совершалось - тут же переменяло весь мир, все поступки и события, и часто переменяло ужасно. И на лице Лизы рисовался испуг, и прохожие оглядывались ей вслед - ибо пестрота покрывала вдруг проявляла геометрически точный узор, или навстречу попадался человек с лицом, напоминавшим огромное, доброе и страшное Лицо, что глядело с неба, пока Лиза не узнала мужчин.

   И Лиза входила в дом, на кухне Ольга жарила картошку в кожуре, дым витал по квартире.
И просыпалась утром в надежде на скорый конец дня - оттого просыпалась поздно, и весь день ходила, разбитая сном.
   И смотрела в окно, словно ожидала явление с неба, - каждый шорох означал что-то, в каждом движении и звуке было знамение - но Лиза не умела читать их, неразборчивые письмена оттепели или дождя.
И если был дождь, осень, внизу во дворе резвились сумрачные дети, а осень плакала и слизывала с деревьев последние листы. Лиза слушала шум детей, и было в этом шуме что-то неродное, безнадежно-вчерашнее - так и жизнь канет.
   Лиза курила, сдувала пепел за окно, - простуженный магнитофон играл "Сторожа Сергеева", и до вечера оставалась неделя. Еще много раз надо было лечь и встать, лечь и встать. А тот, нужный вечер, все не приходил.

*

   В троллейбусе люди зевали и стояли, сидели и глядели в черноту, - за окнами пролетал город, непохожий на себя, но люди привыкли к переменам и молчаливо наблюдали огни и тьму. Сквер прошумел неслышно, промчали плечистые сталинские дома, витрины плескали на тротуар синие тени.
   Лиза сидела впереди, и мир налетал в лицо. Темный час увеличил скорость, - и даже пугающе скоро приступали встречные авто, и на повороте из-за угла выворачивал длинный грузовик, загораживал путь. Но дядька-водитель не пугался грузовика, крутил громадную баранку, светил папиросой. Пусть, пусть едет, пусть кто-то знает, куда вести тяжелую машину, полную вечерней крови. Пусть едет…

   На свободную половину сиденья опустился небольшой человек с бородкой, в берете, - на колени уложил рюкзачок. Лиза покосилась в его сторону и увидела острый нос и закрытый глаз, - а скоро сосед вовсе задремал и стал клониться к Лизе. Она чуть шевельнула плечом - глаз распахнулся, часто замигал, - сосед выпрямился и поправил рюкзачок на коленях, сказал тихо: "Извините, я очень устал". И тут же уснул снова, и Лиза проехала две лишние остановки, поскольку ей было жаль беспокоить его. Так Лиза познакомилась с Кругловым. Они вышли вместе и согласно перешли на ту сторону и ждали обратного троллейбуса. Оказалось, что они живут в одном доме, через подъезд.
   С Кругловым Лиза ходила на Тишинскую барахолку, где они изучали прошлое и будущее на примерах из быта. Круглов покупал драные кожаные куртки и старый фарфор, а Лиза ничего не покупала, бродила - словно в музее. Это был правильный музей, здесь были настоящие вещи, то самое ДОБРО, нажитое и прожитое зря. За смертью владельцев вещи распадались на нитки и куски, вещи не могли жить сами по себе, они были слабы - слабее, чем люди, которые тоже не могли жить сами по себе…
Вещи были слеплены из грязи, из ничего - и распадаясь, обращались в грязь и ничто.
   А Круглов кружил меж ветхих рыночных павильонов, здоровался с какими-то ужасными людьми, внимательно изучал одинокие перчатки и циклопические бюстгальтеры, похожие на половинки футбольного мяча. 
   Круглов был человек странный и разносторонний. Иногда Лизе казалось, что он напрасно так разбрасывается: архитектура и геодезия, Спиноза и кладбищенские нравы, мелкий антиквариат и живопись в стиле наив… Но если сложить вместе все его многочисленные увлечения, не вышло бы и пятой части Круглова, - он был больше, он был очень большой, этот Круглов, и на земле он занимался ерундой, хотя был назначен к какой-то важной и светлой цели. Оттого Лиза сразу потянулась к нему и проводила с ним долгие часы, пытаясь узнать - какова же это цель. Но Круглов только смеялся, водил Лизу на Тишинку и молчал о главном.

*

   Один день был назначен для ссор, другой для дружбы с животными, а на третий с неба текла вода и падал гром - не этот ли день был назначен для счастья? Под дождь в старом городе распадались крыши и заборы, авто не катили, но плыли, утомленные, - а людей дождь и вовсе утеснял с улиц, и они жались под козырьками, глядели из заплаканных окон. Свет погасал мутно, медленно, серое все серело и набирало плоть, туман сменялся тьмой, - а вода все текла, текла.
   Так стемнело, а Лиза сидела в распахнутом окне, поперек, протянув ноги, - стряхивала пепел вниз. Дождь залетал и к ней, тянуло сыростью и хладом - Лиза продрогла, но окно не закрывала. Вечер настал - фонари засветили, словно подводные рыбы, и все заблистало от мокрых огней. Свежий ветер осени вливался в открытые ворота.
   Да и что у нее осталось, у Лизы?… 

   Внизу маячил некто в шляпе и в плаще, - промокший, но маячил - прятался под деревом, взглядывал наверх. Лиза подумала, что это к ней - помахала ему, но некто не ответил, наверное, это был какой-то другой, незнакомый некто.
   Ему была не нужна Лиза, а Лиза не нуждалась в нем - что могло быть понятнее?

   Вот так и Чжуан Чжоу снилась бабочка, бабочке снился Чжуан Чжоу, - это было еще понятнее, это было всегда.

   Вот же, вот - никаких событий. Вот правда: был день, была ночь. Были слова, лица, руки, глаза. Было метро. Был неродной подъезд, и мимо лифта пробежал чумазый мальчишка с игрушечным пистолетом. Были чайник и сковорода. Была грязная посуда. Была чистая постель. Ну же - перечислять еще?
Хватит. Все по-прежнему. Все как всегда.

*

   И во взорах их, приходивших в гости к Лизе, всегда светилось что-то тайное, недосказанное, - и Лиза могла говорить с ними о чем угодно, обсуждать старых знакомых или новые книги, и могла положиться на них во всем. И могла слушать с ними музыку или ходить в театр. И они были вежливы и всегда предупредительны, и с некоторыми из них у Лизы случались маленькие романчики или так, вольный поцелуй. Все они готовы были ждать большего, и Лиза удивлялась, не понимая - зачем они этого ждут? Что надеются узнать, кроме известного им по другим женщинам?
   Их приводил не голод, но любопытство. И то же любопытство влекло Лизу к ним - а прочие чувства звали обратно, - от всех этих историй и историек ничего не изменялось, все это не имело никакого отношения к тому ГЛАВНОМУ, о чем Лиза не могла забыть. То, что она искала упрямо наощупь, выражалось в гексаграммах, но уже на слух было неуловимо и призрачно для глаз. Лиза не подозревала о гексаграммах и шла, повинуясь странному голосу крови, - тем и спасалась, потому что только так можно было найти ЭТО - вслепую, наощупь, не умея знать и различать слова.
   Да, Принц мог помочь, но Принц пропал, и Лао пропал. Иногда Лиза думала, что все пропали, кто мог что-то сделать, но это была неправда, - явились новые: Круглов, Урфин… И другие возникали перед ней, кого судьба выводила из чащи на поляну.
   Все они были чужаки здесь и коптили небо, а часто разрушали себя и других. Удивительным казалось, что их беспутный образ жизни мог привести не в ад, а на небо. 
   Лиза замечала их сразу и сразу сходилась с ними поближе, - но дальше даже лучшие из них ничего не могли сделать для нее, они уходили через границу одни, волоча поломанные крылья, и не брали пассажиров, даже таких симпатичных, как Лиза.
   Да и чему они могли научить? - они были как люди, и жили ночью и днем. И Лиза жила рядом с ними - словно кто-то чужой жил ее телом и чувствовал сердцем. И дни сменялись, но Лиза не видела дней, - и только к ночи из облака выныривал синий дракон, и Лиза следила за ним из окна, пока он скрывался за тьму города, не таял в свете огней.

   Мир изменялся прежде, чем учителя успевали узнать его и научить учеников. Мир был неизменен с древних пор - поэтому учителя были не нужны.

*

   Когда пришел вечер, Лиза еще утром догадалась, что это тот самый, нужный вечер, и сидела дома - смирно, рисовала всякую ерунду, ждала. Проходил час, еще час - Лиза рисовала. Даже телефон молчал. Заглянула в дверь Ольга, позвала в кино, но Лиза решила быть упрямой и отказалась. Она то глядела в окно, то бралась за кисть - рисунок был вялый, дождь перестал, мокрые улицы были пусты.
   Позвонил Круглов, напросился в гости, пришел - заваривал чай. Потом ушел, видя, что с Лизы мало толку - он-то что за толк искал? Вернулись Ольга с Валерой, ужинали, Лизу позвали, - Лиза поковыряла в тарелке. Было уже совсем поздно, когда она одела куртку и собралась идти. "Ты далеко?" - спросила Ольга из кухни. "Далеко" - бросила Лиза и ушла.
   У подъезда слонялся Саша-семнадцать-сантиметров с бульдогом. "Здорово" - сказал Саша, а бульдог злобно зарычал. Лиза рассматривала их долго, и Саша с бульдогом пялились на нее в сумраке, и бульдог продолжал рокотать. Лизе вдруг показалось ужасным, что эти двое могли быть тем, ради чего создан сегодняшний вечер, они-то и были венцом, тупиком, ловушкой, - и вся возможная судьба с ними пронеслась перед Лизой в мгновение. "Ты куда?" - спросил Саша и мощно рванул поводок, отчего бульдог захлебнулся и смолк. "Никуда" - ответила Лиза и почти побежала, чувствуя, что отрывается, отрывается от липкой погони, от липкого дома с подъездом, чьи стены украшали фаллические рисунки, бранные слова и прочие знаки непостижимого народного счастья.

   Куда она бежала? - из темноты в темноту. В дороге к ней пристали с разными предложениями три грузина в кожаных куртках, но Лиза не заметила их, хотя это было невозможно. Лиза шла дальше, и дождь чуть крапал, и мертвые деревья на бульваре шумели загадочно. А Лиза в уме листала лица, словно листы, - и все это были НЕ ТЕ лица, а нужных не было, хоть плачь. Но Лиза не плакала…
   Она выходила на пустынный голый Арбат, и кружила в переулках, и заглядывала в черные подворотни, где пахло бандитами и сортиром. И никак не могла поверить, что и дальше будет все то же - утро и вечер, улицы и метро, люди и кошки. ЧТО все это значило? - Лиза не знала, как назвать ЭТО, и кружила, кружила, кружила, промокнув от мокрой ночи. И если горело полуночное окно, Лиза заглядывала туда, и провожала полуночное авто, - а чудес не было: да и зачем быть чуду среди людских нор? И Лиза устала смертельно, и уже не шла, а брела по сырым тротуарам, и даже не очень представляла, в какую даль забрела. Тут-то и увидела над крышами огромное, доброе и страшное Лицо, глядевшее сверху на все. И Лиза заплакала и прошептала чуть слышно: "Господин Бог, возьмите меня с собой!" - и протянула руки, так и осталась стоять посреди улицы - забыв о себе, забыв о холодном страхе.

   Она опомнилась, только когда труба проревела сбоку, - и мимо, петляя в трубе переулка, промчалась вереница авто: нарядных, ярких, как воздушные шары, неродных и громких, как чужие дети, фальшивых и дутых, - как все, что было кругом Лизы, и с чем ей суждено было жить дальше до самого Судного дня.

1992   

             
Hosted by uCoz